1933 год, август. Пилот Борис Чернов и бортмеханик Александр Морозов не отходили от вагонного окна. Поезд шёл на Север. Позади остались Ленинград, Петрозаводск. Позади осталась спокойная, размеренная работа в управлении "Сельхозлесавиа". Впереди был незнакомый заполярный край. Впереди была новая жизнь, новая работа - в авиазвене треста "Апатит".

Молодые летчики много слышали о гремевшей по всей стране заполярной стройке. А скоро им предстояло увидеть все своими глазами.

На перроне не было ни речей, ни оркестра. Просто с поезда сошли пять пассажиров в форме ГВФ. Двое из них прибыли на место назначения, чтобы остаться здесь работать, и это уже походило на начало...

В октябре Чернов с Морозовым встречали самолет. По железной дороге привезли в специальном контейнере "Ш-2" - "шаврушку", гидросамолет, самый что ни на есть подходящий для здешних мест: он мог свободно садиться на озерах и реках, на заливах.

В том же августе Чернов и Морозов с помощью нескольких рабочих тут же, на станции, прицепили контейнер к трактору и осторожно, по каткам, перетянули на озеро Имандра, к маленькому рыбацкому поселку Тик-Губа (в двух километрах от Апатитов).

Через некоторое время газета "Кировский рабочий" сообщила:

"..."Край непуганых птиц" обогатился еще одним видом пернатых, и маститый ученый, изучающий фауну Хибинских тундр, может записать в своем дневнике: обнаружен представитель из семейства стальных птиц. Водоплавающая. Род - "амфибия"".

В конце ноября прибыл и старший летчик П. К. Овчинников. Он разместился со своим "штабом" в апатитской гостинице. Ему выделили отдельную комнату, поставили телефон.

П.К. Овчинников

Утром командир звена отдал бортмеханику первый приказ:

— Приготовь-ка, Саша, на завтра "шаврушку". Полетим в Хибиногорск. Надо представиться управляющему.

— Да ведь там и не сесть, товарищ командир, - возразил было Морозов.

— Сядем, - спокойно ответил Овчинников.

"Попробуй  сесть на такую лужу  да  еще и среди гор", - подумал Морозов, вспомнив маленькую продолговатую кляксу на карте, которая означала озеро Большой Вудъявр. Но спорить дальше было бесполезно, и он подчеркнуто четко трапортовал:

— Есть, товарищ командир, подготовить завтра самолет к первому полету.

Озеро Имандра - огромное, размашистое по краям, словно залитое блестящим воском. За голыми кустами на берегу виднелась "шаврушка". Чуть в стороне выглядывал ящик-контейнер. Больше ни одного строения.

Павел долго смотрел на озеро, на длинную, кажется уходящую в бесконечность, гряду гор. Затем повернулся в сторону контейнера:

— Наш аэровокзал?

— Вокзал, товарищ командир, - серьезно ответил Морозов.

— Бед-но-ва-то, - протянул пилот.

— Ничего. Лиха беда начало. Когда-нибудь и здесь настоящий аэропорт будет.

— Я, Сашко, в этом и не сомневаюсь. Только нам-то приходится начинать с пустыря...

Павел легко вскочил в кабину.

— Ну что, летим? - крикнул он, высовываясь из-за козырька.

Морозов провернул несколько раз винт.

— Приготовиться к запуску!

— Есть приготовиться к запуску!

— Внимание!           

— Есть внимание!

— Контакт!

— От винта!

Винт лениво провернулся. Мотор простуженно чихнул и громко, властно заревел на всю округу.

Морозов "довел" самолет до старта, а затем и сам забрался в кабину. Отрулив подальше от берега, Павел поставил "шаврушку" против ветра и дал полный газ.

Фанерная птица, набирая скорость, понеслась по ледяной глади. Сделав над поселком круг, Павел взял курс на Хибины.

Вот они, совсем рядом, серые громады, покрытые снегом. Рукой дотянуться можно.

Мелькнул внизу темно-голубой Вудъявр.

"Шаврушка" пронеслась над новым городом. И у самого конца долины, развернувшись, пошла на посадку.

Осторожно подрулив к каменистому берегу, Павел выключил зажигание. Морозов вылез из кабины и, убедившись, что лед достаточно крепкий, привязал самолет к кустам.

— А здорово ты притер его! Только как взлетать теперь? В такое ущелье затесались!

— Авось и взлетим, - улыбнулся пилот.

Со стороны фабрики бежали люди. За несколько минут вокруг самолета собралась, как на митинг, целая толпа.

— Вот это птица, едят ее мухи! И на лыжах по озеру бегает. Да еще как горланит - спасу нет, - шумел худенький мужичок в рваных сапогах.

  Самолет Ш-2 ботр Ш-810 на озере Имандра

— На гуся похожа! - поддакивал паренек в сером малахае.

— Не на гуся, а на стрекозу. Видишь как махалы расставил? - встрял в разговор небритый мужик в фуфайке.

— Гусь так и орать не могит. А потом - у гуся-то шея длинная, а у этого совсем никакой.

— Это почему же гусь орать не могит? - обиделся небритый мужик.

— Глотка у него не луженая. Да и кишка тонка - вот и не могит.

Павел засмеялся и, обращаясь к бортмеханику, проговорил:

— Ну вот что, ты здесь людям покажи все, расскажи как следует, что к чему. А я к управляющему пойду.

Он снял теплый шлем и, громыхая болотными сапога-ми, зашагал в гору.

Узкая грязная улица, размытая дождями и прихваченная морозами, тянулась вверх по косогору. Всезнающие местные мальчишки охотно взялись проводить Павла в контору.

Над самым обрывом рядом с шумной столовой стоял аккуратный щитовой домик, Его окна с одной стороны выходили на строящийся город, с другой - смотрели на реку Белую. Чисто вымытые ступеньки крыльца вели в квартиру. Не успел Павел сделать и шага, как из-за двери с лаем выскочил огромный рыжий пес.

— Юкспор, на место! - послышался сердитый голос.

На пороге появился высокий мужчина. Он был в черной косоворотке, в шерстяных брюках, заправленных в сапоги. Его красивые серые глаза смотрели с нескрываемым любопытством.

— Мне бы управляющего, - проговорил Павел.

— А он перед тобой, - улыбнулся мужчина.

— Товарищ управляющий, пилот Овчинников с самолетом "Ш-2" прибыл в ваше распоряжение! - залпом выпалил Павел.

Кондриков несколько секунд молча смотрел на рыжеватого паренька в форме летчика, потом спросил:

— Лет-то тебе сколько?

— Девятнадцатый пошел, товарищ управляющий.

— М-да, - протянул он неопределенно;- А звать-то как?

— Пантелеем, - ответил пилот и тут же поспешно добавил: - Это по документам так. А все меня зовут просто Павлом.

— Раз Павлом так Павлом. Можно и так, - согласился управляющий,  Проходи, Павлуша, в дом - гостем будешь.

Угощая Павла брусникой, Кондриков рассказывал о стройке в Хибинах и о том, как сейчас необходим самолет для помощи изыскателям и геологам.

— За мной, Василий Иванович, дело не станет, - ответил пилот. - Я готов лететь куда надо хоть сейчас.

— Сейчас не надо. А вот дня через два мы с тобой Хибины с высоты посмотрим и в Сентьяврское становище полетим. Там у нас экспедиция работает...

Знакомство состоялось. Павел шел довольный этой встречей и предстоящей трудной работой. Он шел - очень нужный здесь человек, рыжий коренастый парень, отчаянный летчик, смельчак, ставший потом легендой, которая и по сей день живет в здешних местах. Шел, не зная того, что много лет спустя будут по крупицам восстанавливать жизненный путь первого Кольского летчика.

Для него это была первая весна в Заполярье. Ранняя, торопливая, она каждый день оставляла следы своего прихода: вот еще одна проталина; вот на озере, на месте впадения в него реки, появилось разводье. А однажды утром, когда Павел шел в Тик-Губу, низко над головой проплыли лебеди.

Май. Можно, кажется, распахнуть меховую куртку. Морозов возится около "шаврушки" уже в одном комбинезоне.

Павел пригляделся: бортмеханик заканчивал пробу мотора.

Морозов нравился ему, прежде всего, знанием дела. И еще, пожалуй, тем, что был он смелым, отчаянным. Павел всегда ценил в людях смелость. Он считал: только смелый человек может быть надежным другом. Морозов был именно таким.

— Куда летишь сегодня? - спросил бортмеханик.

— Сейчас к Кондрикову, собираемся с ним в Монче-тундру. Василий Иванович хочет посмотреть с воздуха строительную площадку. А потом - на Нивскую ГЭС.

...Кондриков, высовывая голову из-за козырька самолета, с интересом поглядывал вниз. Что он там рассматривал и о чем думал - Павел не знал. Летели строго на север, вдоль железной дороги. Почти на всем пути не встретили ни одного состава.

Станция Имандра. Это перевалочная база. Сюда грузы для Монче-тундры шли поездами, а дальше через озеро - летом на ботах, зимой на лошадях по льду.

Над станцией сделали два круга. С воздуха отчетливо видны штабеля досок, строительный материал, ящики, мешки, тюки сена. Длинный обоз тянулся по озеру в направлении Мончи. Приземлились в Монче-губе рядом с избушкой старика-саама Архипова.

Крепко сложенный старик был хозяином здешних мест. Имандра и Монча его поили и кормили.

Кондрикова старик считал человеком, которому подвластна вся тундра. Но даже и ему не очень верил, когда тот говорил, что быть здесь огромному селению, быть высоким заводским трубам, из которых повалит дым. Разглаживая свою густую с проседью бороду и хитро прищуривая глаза, Архипов не поддавался:

— Поживем - увидим

После этого Василий Иванович обычно оставлял старику пачку малинового чая и, закутавшись в тулуп, уезжал на стройплощадку.

...Первый раз, когда дед увидел эту чудо-птицу, услышал шальной рев, он испуганно метнулся в свою избушку, забился в угол и стал дрожащим голосом причитать.

Василий Иванович вошел не один, а с человеком, у которого на лбу блестели огромные стеклянные глаза.

— Встречай гостей, Архипыч.

Но дед не выходил. Он с опаской поглядывал на странного человека.

Василий Иванович понял, в чем дело, и, похлопав Овчинникова по плечу, сказал:

— Это Павел, летчик наш. Слыхал про аэропланы? Вот он на эропланах летает.

— Дьявол... ты, Кондриков!.. Шайтан! - пробормотал Архипов.

Все видел дед на своем веку. А вот такой горластой птицы не довелось не только видеть, но и слышать.

Человек со странными "глазами" оказался веселым и забавным пареньком. Он даже предложил деду прокатиться.

— Хотите, дед, в небо? Прокачу вас с шиком!

— Я же не птица... Нет у меня крыльев...

— Зато у нашей "шаврушки" крылья что надо. Полетим, а?..

Куда там летать! Василий Иванович еле уговорил его выйти и посмотреть это чудо-юдо. Не уважай он так Кондрикова, не пошел бы ни за какие деньги...

С опаской поглядывая на самолет, дед только Щелкал языком и тихо бормотал:

— Дьявол, а не птица!.. Орет на всю тундру!.. Все зверье распугала!..

Когда они прилетели во второй раз, Архипов уже не прятался. Управляющего и пилота он ждал с нетерпением.

У деда всегда были для гостей и кумжа и сиг. Наваристая уха - лучшее угощение с мороза.

В этот раз, пока Василий Иванович ездил на строительную площадку, решал какие-то вопросы, расхрабрившийся дед посидел на пилотском сиденье, пощупал приборную доску с кругленькими окошками.

— Врешь небось, Пашка, что этой палкой правишь, как хореем. Хорей длинный, а этой ничего не достанешь.

— Ей-богу, дед, - смеялся громко Овчинников.

На улице было тепло. Весна брала свое. С гор тяну-ло талым снегом.

Кондриков возвратился с площадки довольный. Побывал везде. С кем надо - побеседовал.

— А сейчас махнем в Кандалакшу. Надо посмотреть,

как там идут дела.

Долго стоял дед, провожая подслеповатыми глазами чудо-птицу...

Думал он дожить остаток жизни в тишине и спокойствии. Да, видать, не придется. Явились и сюда люди. Ищут какой-то камень в окрестных сопках.

Гости теперь не переводились в маленькой халупке. Было шумно, весело.

Вместо коптилки, которая горела на медвежьем жиру, у деда появился фонарь "летучая мышь". Обещали ему даже привезти настольную керосиновую лампу. Такую лампу он видел в Кандалакше у скупщика. При ней светло как днем.

А теперь вдобавок ко всему объявился Пашка со своим "эропланом",

Дед полюбил Пашку. Полюбил этого летчика-сорвиголову. Каждый раз, когда он объявлялся в здешних местах, дед тащил его к себе - потчевал рыбкой. Он любил слушать Пашкины -сказки-небылицы про большие города, про чудную, непонятную для него жизнь.

— Не знаю, Пашка: аль ты правду мне все говоришь, аль так ловко врешь?!

Как-то Овчинников привез в Монче-тундру на своей "шаврушке" нового пилота Бориса Арензона и отрекомендовал деду:

— Мой брат Борис!

Брат или не брат - попробуй докажи, что не так... Оба в кожаных малицах. У обоих очки на лбу. И ростом почти одинаковые - словно сосновые кряжи. Только этот новоявленный брат чернявый, а Пашка с рыжинкой, как пес Вьюн.

— Дьяволы вы, а не братья! - улыбался ласково дед в свою густую с проседью бороду.

Овчинников и Арензон чаще всего прилетали в Мон-че-тундру с Кондриковым. Но бывало - и одни, когда случалась беда и нужна была срочная помощь. Нравилась деду эта крепкая мужская дружба.

— А ведь и вправду братья...

Летом, во время очередного визита Кондрикова на стройку, Павел стал уговаривать деда слетать на Юк-остров, где похоронены Архиповы отец и дед.

Хочется старику побывать на погосте. А лететь - страшно.

— Ну давай, дед! - не отставал Павел.

— А в озеро не сбросишь?

- Да что ты! - смеется Пашка.

И уговорил-таки. Только и успел старик, что испугаться да успокоиться, а Юк - вот он, рядом.

Павел подрулил к берегу, выпрыгнул на песок и стал подтягивать самолет на отмель.

— Ну как, дед?

— Ой, страшно!.. Дух шибко запирает, и внутрях все отваливается... - бормотал дед, расправляя спутавшуюся бороду...

— Ничего! Привыкнешь - еще сам проситься будешь...

Дед долго сидел возле большого камня и думал о чем-то своем. Видно, не хотелось ему оставлять это место. Но Павлу пора возвращаться. На обратном пути дед держался молодцом.

— Это куда же вас носило? - спросил давно поджидавший их Кондриков.

Архипов, с трудом вылезая из кабины, бодро доложил:

— Озирали округу с высоты.

— Ну и как?

— Ой хороша, Василий Иванович! Нет у нее ни конца, ни края...

Кондриков смеется. Смеется громко, заразительно. Хороший мужик Кондриков. Дед таких любит.

Так привыкла тундра к Павлу. И он чувствовал себя здесь на месте. А уж Имандра - та и вовсе стала Овчинникову родным домом. Хотя именно здесь он чуть было не погиб.

Однажды зимой летел Павел в Мончегорск. Начиналась пурга. Заряды становились все мощнее. Видимость резко сократилась. Овчинников "уцепился" за береговую черту, которая с трудом просматривалась, и старался держаться вдоль ее изломов.

Пассажиры заволновались.

У Мончегорска их накрыла настоящая пурга. Несколько заходов на посадку сделал Павел, но безуспешно. Ветер швырял самолет, как щепку. Наконец удалось сесть.

И тут же Павел полетел обратно, за Кондриковым и начальником "Новопромапатита" Антоновым, которым надо было срочно попасть в Мончегорск.

В Тик-Губу самолет не прибыл... Первыми об аварии узнали мончегорцы. Грузовики, возвращавшиеся из/рейса, наткнулись на изуродованный самолет. Рядом (были следы крови. Однако на месте падения пилота не оказалось. В район катастрофы послали поисковую группу. Но люди вернулись ни с чем - в такой буран пройти туда невозможно.

В тот день Павел был на волосок от смерти.

Попав в сплошной снегопад, самолет зацепился за телефонные провода и рухнул на озеро. При падении Павел разбил голову, плечо и вывихнул ногу.

Истекая кровью, он с трудом дополз до вежи, здесь ему оказали первую помощь и ночным поездом отправили в Апатиты.

После этого случая Овчинников понял, насколько опасно шутить с нелетной погодой. Особенно здесь, в Заполярье.

4

Борьба за освоение глухих уголков России шла не на жизнь, а на смерть. Там, где вчера лишь мечтали об огромных заводах, первых электростанциях, появлялись дерзкие люди и перекраивали мир на свой лад, на свой манер.

18 мая 1934 года в поселке под Мурманском для делегатов первого окружного пленума Осоавиахим а демонстрировался  полет планеров. 28 июля 1935 года в 9 часов вечера с самолета-амфибии "Ш-2" Беляков совершил первый парашютный прыжок в Заполярье. .

...17 июня 1934 года заполярные авиаторы одержали большую победу. На самолете "Ш-2" они впервые перелетели через Хибинские горы...

...Пилота управления "Сельхозавиация" Николая Павловича Михайлова прикомандировали к тресту "Мурманлес".

Базовым гидроаэродромом для "шаврушки" выбрали поселок Зашеек, расположенный на южной оконечности озера Имандра. В обязанности его экипажа входили воздушная охрана лесов, осмотр мест лесосплава, доставка на отдаленные участки бригад лесорубов, продуктов питания, снаряжения.

Ему-то и выпала честь совершить "первый прыжок" через грозные вершины Хибин.

Вот что рассказал об этом рейсе корреспонденту "Полярной правды" пилот Н. П. Михайлов:

"...17 июня рано утром я вылетел со своим бортмехаником Мироновым и начальником сплава леспромхоза Мартыновым из Зашейка в Мурманск.

Поднявшись с озера Имандра, мы набрали высоту 1500 метров.

Лететь было одно удовольствие. Самолет шел без всякой "болтанки". Воздух кристально чист. Видимость отличная.

Когда мы подлетали к Хибинам, пошел снег. Через несколько минут попали в полосу снежного урагана. Самолет бросало из стороны в сторону. Видимость стала плохая. Летели все время по компасу, в "молоке", в оплошном тумане и низких облаках.

Согласно инструкции, встретив такие метеорологические условия, мы могли бы возвратиться обратно. Но решили во что бы то ни стало пробиться в Мурманск. Отступать перед стихией мы не привыкли.

В районе станции Оленья пошел сперва небольшой, а потом сильный дождь. С Пулозера и до самого Мурманска полет продолжался в облаках и тумане. Лететь пришлось, не поднимаясь выше 900 метров, со скоростью 110 километров в час.

Через 2 часа 37 минут после старта, сделав несколько кругов над городом, мы благополучно приводнились в Кольском заливе.

Полет и посадка прошли благополучно. Наш полет доказал, что, несмотря на тяжелые условия, воздушные рейсы с юга в Мурманск вполне возможны".

В конце июня, после второго перелета в Мурманск, пилот Михайлов обратился через газету с письмом к  oбщественным организациям. Он предлагал изыскать аэродром и гидроаэродром в районе Мурманска и открыть регулярные рейсы с юга в административный центр Кольского полуострова.

"...Мне кажется, что местная Осоавиахимовская организация при помощи общественности должна взяться за оборудование аэродрома и гидроаэродрома, отвечающих хотя бы минимальным требованиям эксплуатации самолетов.

Надеюсь, что в ближайшее время Мурманск будет иметь аэродром".

Приведем еще одно сообщение из "Полярной правды" от 10 июля 1934 года:

"За короткое время освоения новой воздушной трассы Зашеек -Умба-Гирвас-Мурманск полеты уже принесли пользу в оперативной работе треста "Мурманлес".

На озере Имандра были предупреждены аварии на сплаве. Были замечены пожары леса и торфа, которые удалось своевременно лик-видировать.

За упорное и смелое освоение новой воздушной трассы при неблагоприятных метеорологических условиях на самолете-амфибии "Ш-2" трест "Мурманлес" вынес благодарность и наградил часами с именной надписью пилота Н. П. Михайлова и Грамотой - борт-механика В. А. Миронова".

Первые успешные полеты позволили с уверенностью планировать на вторую пятилетку освоение трех воздушных трасс местного значения и одной союзной (Мурманск-Ленинград) .

Местные линии подразделялись на группы.

Первая (энерголесная) - Мурманск-Рестикент- Гирвас-Ёна-Зашеек.

Вторая (оленеводческая и рыбная) - Мурманск - Иоканга через Пулозеро, Ловозеро, Краснощелье, Каневку, Поной.

Третья (горнопромышленная, лесная и рыбная) - Мурманск-станция Апатиты-озеро Капустное-Умба- Кузомень.

К середине года Павел Овчинников практически освоил все эти трассы и тем самым подтвердил реальность планов заполярных авиаторов.

Чапомских зверобоев постигла беда. На ледяном лоскутке унесло четырех охотников. Тревожная телеграмма, взывавшая о помощи, заставляла Павла выжимать из своей "шаврушки" все.

Поиски длились долго - льдина успела уйти далеко в море. Несмотря на сильный ветер и, большую волну, Овчинников снял потерявших всякую надежду на спасение людей и доставил их домой в полном здравии.

Вечером все жители посёлка от мала до велика со-брались в колхозном клубе чествовать спасителя. Павла усадили в президиуме, "у мира на виду". "И к чему эти почести?" - краснея, думал он. Было все, что бывает обычно на торжествах, - речи и аплодисменты, улыбки и слезы радости. И уж совсем смутился Павел, когда к столу подошла старушка и, поцеловав его, сказала: "Спасибо, сынок!"

А через несколько месяцев газеты рассказали о новом полете П. К. Овчинникова:

"11 марта 1935 года над Кировском пронесся небывалой силы ураган. На понижающей подстанции произошло короткое замыкание. Городу грозила беда...

Узнав о происшествии в Кировске, начальник Нивской ГЭС С. Ф. Сиротов связался по телефону с директором совхоза "Индустрия" т. Гладышевым и попросил его отыскать Павла Овчинникова, чтобы на его "Ш-2" попасть в Кировск. Сиротов знал, чем грозит короткое замыкание на понижающей.

Через 40 минут самолет прибыл на станцию Пинозеро. В кабину рядом с летчиком Павлом Овчинниковым сел инженер. Час спустя инженер уже устранял неисправности на подстанции.

Полет был трудный, сложный. В воздухе тво-рилось невероятное. Самолет бросало словно щепку, кренило с крыла на крыло.

Легкая маленькая амфибия с трудом справлялась с ураганным шквалом. Овчинникову было невероятно трудно произвести посадку из-за снежной метели и наступивших полярных сумерек.

Здесь еще никто не садился зимой. Даже он - Павел.

Когда шасси запрыгали по бугристой, заснеженной поверхности озера, инженер крепко обнял молодого пилота...".

Так Павел поступал всегда. Он приходил на помощь людям в самые тяжелые минуты. Его знали и оленеводы далекой Каневки, и рыбаки Иоканги, и лесорубы Терского берега... Его знала вся Кольская земля.

В феврале 1935 года Павлу Овчинникову было поручено выполнить полет из Ленинграда в Кировск и одновременно изучить возможность регулярного сообщения по трассе Ленинград - Мурманск.

На самолете "Ш-2" по этой трассе еще никто не летал. Расстояние в 1097 километров Овчинников покрыл за 8 часов 59 минут.

После рейса Павел рассказывал журналистам:

"Задание заключалось в том, чтобы доставить   новую   машину для работы в авиазвене треста "Апатит". Это был своеобразный эксперимент, первый зимний полет по абсолютно   новому маршруту: севернее Сегежи самолеты пока не летают.

24 февраля 1935 года в 13 часов 48 минут вылетел из Ленинграда. Сила ветра достигала 15 метров в секунду, а на машине такого типа, как у меня, разрешается максимум 9 метров.

К счастью, сильный ветер был попутным, и благодаря его добрым усилиям я сел в Петрозаводске через 2 часа 12 минут.

В Петрозаводске мы переночевали и на следующее утро стартовали в Сегежу. Здесь обстановка была гораздо спокойнее - и ветер тише, и видимость лучше. Правда, временами мы погружались в туман. Чтобы как-то вырваться из него, приходилось порой идти, как говорится, задевая трубы - на высоте 10-12 метров.

В 11 часов 22 минуты совершили посадку в Сегеже. Отдыхали не больше часа и после заправки машины взяли курс на Апатиты. Еще в Сегеже на запрос о пагоде на маршруте пришла радиограмма: "Сильная метель, полное отсутствие видимости. Полет совершенно невозможен".

Однако я все же решился лететь, ведь метель кружит пока еще в районе Апатитов. А там мы, считай, у себя дома. Должны сесть.

Кроме того, на подходе к Апатитам   еще   можно полагаться на показания компаса (дальше, у самых Хибин, магнитная стрелка начинает "врать"). Чтобы сэкономить время, решили лететь через Белое море.

Карта (она подводила нас и на первых этапах) теперь оказалась совершенно бесполезной вещью, столько в ней было неточностей. Над морем нам пришлось испытать несколько неприятных моментов, от которых сердце холодит...

...Сильный боковой ветер относил к востоку, к горлу Белого моря. Я знал: сдай сейчас мотор - и вынужденную посадку не совершишь, лед подтаял, ветром самолет могло бы унести из Кандалакшского залива в открытое море.

Хотя я сообщил по телеграфу о вылете и просил на месте посадки выложить три костра - они нам не понадобились.

Дело в том, что мы прилетели гораздо раньше, чем рассчитывали, - через три с половиной часа. Задание свое полностью выполнили.

Наш перелёт доказал, что организация регулярного авиасообщения на линии Ленинград - Мурманск возможна".