Михаил Сенин

Воздушный бой продолжался, но не для всех. Ревущий, словно от боли, штурмовик падал на землю. Из последних сил цепляясь за воздух израненными крыльями, он пытался продержаться в небе ещё чуть-чуть, чтобы хоть как перескочить проклятое болото и более-менее прилично сесть на поляну за ним, но не получилось. Скосив крыльями кусты и пару берёзок, пропахав брюхом борозду, он остановился, грустно уткнувшись в трясину носом. Лёха, пилот, парень 20 лет отроду, выругался сквозь зубы и стукнул кулаком по штурвалу. Ну не везёт, хоть ты тресни! Хорошо, машину ещё можно вытащить и починить, если успеешь помощь вовремя позвать. Жаль только, что рация разбита очередью мессера.

- Ну что там? Живой? – крикнул из задней кабины стрелок Петрович, мужик сорока лет.

- Толку-то, - ответил Лёха, откинув фонарь кабины и вылезая на крыло. – Давай, Петрович, вылезай. Прилетели, дальше пешком пойдём. Быстрее, пока немцы не нагрянули.

- Мать его так, вот незадача. – Ответил Петрович.

- Что такое?

- Тут, Лёха, такие дела… Придётся тебе, парень одному добираться. А я тут останусь.

- Ты чё, отец, сдурел? – Лёха выпучил глаза.

- Рад бы, понимаешь… Ноги мне перешибло. Давай один, парень. По болоту ежели, тебя собаки хрен найдут, а я тут посижу. Вернёшься - меня вытащишь.

- Слышь, Петрович, а как же ты…

- Да беги, олух! Я тёртый калач, не такое терпел. Подумаешь, ноги. Вон, до войны ещё как зубы прихватило, так, веришь, две недели к врачу не шёл, боялся, терпел боль. И то ничего. А ноги…

- Не, Петрович, не могу я так! Русские всё ж. Давай вытащу, да допру тебя как-нибудь?

- Куда ты меня допрёшь? Дурень! За подмогой давай! Вон, берёзку возьми, сломанную да ветки обломай, дорогу щупать в болоте, чучело! Эх, блин, молодёжь…

- Ну, блин, Как знаешь…

Лёха кое-как выбрался из болота, обрезал ножом ветки на берёзе и получилась неплохая слега.

- Слышь, Петрович, а может…

- Тьфу, етить твою, апостол царя небесного! Сказано тебе, лейтенант, беги отсюда!

- А немцы?

- Хренемцы! Пулемёт у меня тут для красоты? Давай, чеши, мать твою, пока я сам тебя не пристрелил из жалости!

- Ну, как знаешь… Ладно, бывай! Я быстро, за два дня управлюсь!

И Леха, схватив слегу, осторожно ушёл.

- Управишься ты, как же…- проворчал Петрович ему вслед. – Эх, молодёжь… Живи, Леха, и радуйся. А моё дело маленькое.

Пройдя через болото, Леха углубился в лес. Здесь было тихо, пели какие-то птицы, шуршал ветерок по деревьям, звенели комары. Издалека донёсся собачий лай. Собачий?

-Ах ты, сволочи, - прошептал Леха, вытаскивая свой тт. – Достали всё-таки, волки позорные.

Некоторое время он наблюдал из-за деревьев, за безуспешными попытками немцев захватить самолёт. Хвалёные шмайсеры пулями высекали искры из брони, заходились лаем собаки. Петрович скупо отстреливался короткими очередями. Взять его трудновато, всё-таки Ил-2 это танк с крыльями. Если только окружить и проползти по фюзеляжу, но и то болото мешает. Удачно самолёт упал, ничего не скажешь.

-Эх, Петрович… - пробормотал Лёха, утирая слёзы. – Знал бы ты, каково себя свиньёй чувствовать.

Прошло три дня. Поисковая партия добралась до самолёта. Вокруг валялись трупы немцев. Сам Петрович был мёртв, какая-то пуля всё-таки сумела его ужалить в лоб.

- Эх, жаль мужика. – Сказал Николаич, вытаскивая из кабины труп Петровича.

- Зато смотри, как поработал хорошо. – Ответил сержант. – Всех положил, сколько мог.

- Это да. Герой. Придём, помянем. Надо бы его похоронить бы по-человечески,

- Не здесь же, среди этой падали, - сказал сержант, ткнув сапогом в ближайшего немца. – Он бы этого не одобрил.

- Верно говоришь, не одобрил бы. – Согласился Николаич. – Да и я бы тоже, уж на то пошло.

Некоторое время помолчали, сняв пилотки.

- Ладно, Лёха, не горюй! – сказал Николаич, надевая пилотку. – Вытащим мы твою птичку танком, починим, как новая будет! Ещё отомстишь гадам за Петровича. Ты мне только одно объясни, лейтенант…

- Чего?

- Ты говорил, что ему ноги перебило. И где?

Лёха удивлённо уставился на тело. Ноги Петровича были целы. Обе...